Американский реализм- взгляд с другой стороны

Брожение в Иране, не прекращающееся после вызвавших острые споры выборов в этой стране, поставили Вашингтон перед двумя политическими дилеммами. На карту теперь поставлено нечто большее, чем судьба военной ядерной программы Тегерана. С прошлого лета речь идет и о политическом будущем страны.

Согласно упрощенной формуле столь модного сегодня «реализма», при разработке внешнеполитического курса Вашингтон должен выбирать, к чему прислушиваться - к сердцу или рассудку, чем руководствоваться - идеалами или интересами, причем предпочтение в обоих случаях следует отдавать второму. Это, как утверждается, позволит США скорректировать чрезмерно идеалистическую политику Джорджа У. Буша - даже несмотря на то, что бывший президент очень мало сделал для распространения демократии в мире. Согласно этому «новому мышлению», американцы, конечно, желают, чтобы в Иране восторжествовала демократия. Однако на сегодняшний день самый важный вопрос - это ядерные амбиции тегеранских клерикалов, и именно они должны занимать центральное место в расчетах Вашингтона. Когда идеалы и прагматические интересы приходят в противоречие друг с другом, пальму первенства следует отдавать интересам. Именно в этом состоит подход администрации Обамы -  и распространяется он не только на Иран, но и на отношения с Россией, Китаем, Венесуэлой, и диктаторскими режимами Ближнего Востока. Согласно ему, характер правящего режима в той или иной стране не имеет значения. Важны только интересы - наши и другой стороны, и добиваться следует их совместимости.

Считается, что именно в этом состоит суть политического реализма. Однако опыт истории говорит о том, что этот «реализм» не соответствует реальности. Характер режимов в государстве весьма важен - и не только с моральной точки зрения, но и в плане стратегических интересов США. Дело в том, что внешняя политика других стран зачастую определяется идеологией. Именно идеология лежит в основе их амбиций. По идеологическим меркам они судят о том, кто им друг, а кто враг. Даже представление руководства той или иной страны о ее национальных интересах зависит от характера правящего режима.

Этот факт отлично осознавал «крестный отец» современной концепции «политического реализма» Джордж Ф. Кеннан (George F. Kennan). Именно он лег в основу его статьи об истоках советской внешней политики, написанной в 1946 г. Действия Москвы, подчеркивал Кеннан, очень во многом определялись коммунистической идеологией советского режима, и, в частности, концепцией мировой революции, и понять ее амбиции, ее параноидальные представления без учета этого мировоззрения невозможно.

После окончания «холодной войны» у многих появилось ошибочное представление о том, что актуальность этой концепции канула в Лету вместе с коммунистическим строем - как будто только коммунистические режимы строили свою внешнюю политику на идеологической основе. На самом деле посткоммунистическая Россия остается нагляднейшим примером неразрывной связи между идеологией и политикой. В конце 1980-х и в 1990-е годы - период недолговечного флирта этой страны с политической открытостью - отношение Москвы к США, Европе и НАТО резко изменилось в лучшую сторону. Михаил Горбачев сочетал гласность и перестройку во внутренней политике с курсом на открытость и сотрудничество на международной арене. Он не препятствовал падению Берлинской стены, обретению независимости странами Восточной и Центральной Европы, и вывел на родину советские войска, размещенные за рубежом. Его преемник Борис Ельцин стремился к экономической и политической интеграции с западными демократиями.

В те годы внешнеполитический курс России приобрел подобную направленность не потому, что изменилась объективная ситуация на мировой арене. Потенциал - и возможная стратегическая угроза - США и НАТО оставались на том же уровне, что и раньше. Просто Москва начала воспринимать эти факторы по-другому, и связано это было с изменением характера правящего режима в России и его идеологических установок. Российские лидеры-либералы перестали воспринимать демократические державы как своих противников.

Все это создало серьезные проблемы для адептов «политического реализма». Как отмечал Фрэнсис Фукуяма (Francis Fukuyama), «согласно теории «реализма» демократизация в СССР не должна воздействовать на его позицию по стратегическим вопросам». Выяснилось, однако, что на представления Москвы о существующих угрозах и национальных интересах «большое влияние оказывала идеология».

Сегодня дальнейший ход российского «эксперимента» дает нам все новые подтверждения важной роли идеологии. После того, как демократизация в стране сошла на нет и уступила место «неоцаризму» Владимира Путина, в российской внешней политике произошел еще один сдвиг. НАТО вновь стала восприниматься как источник угрозы. По мере того, как в России происходило сворачивание либерализма, ее руководство начало относиться к охваченным процессом демократизации соседним странам, например, Украине и Грузии, как к потенциальным врагам, и требовать восстановления российской сферы влияния.

Это позволяет предположить, что связь между идеологией и внешней политикой хотя и не носит абсолютного характера, но зачастую служит достоверным объяснением тех феноменов, которые не поддаются трактовке с помощью традиционной теории «политического реализма». Возьмем, к примеру, Венесуэлу. После того, как Уго Чавес демонтировал демократические институты в этой стране и начал править тираническими методами, ее внешняя политика радикально изменилась. О прежних демократических лидерах Венесуэлы тоже нельзя было сказать, что они с рабской покорностью следовали в фарватере США. Но лишь после прихода к власти Чавеса страна взяла курс на воинствующий антиамериканизм и сколачивание в Западном полушарии пророссийского и проиранского блока, направленного против США. Раньше у Венесуэлы были неплохие отношения с Колумбией (одной из ближайших союзниц США в Латинской Америке). Сегодня же Чавес поддерживает колумбийских «наркоповстанцев» и говорит о возможности военного конфликта между двумя странами. Чем это вызвано - внезапным изменением национальных интересов Венесуэлы? Нет. Чавес попросту воспринимает эти интересы по-иному, и действует соответственно.

Подобно тому, как Кеннан призывал американцев рассматривать советскую внешнюю политику через призму коммунистической идеологии, сегодняшняя мода на «реализм» не должна заслонять от граждан США автократического характера нынешней системы правления в России, Венесуэле, Китае и Иране. У их лидеров есть немало общих интересов с правительствами демократических стран. Но есть у них и собственные, особые интересы - прежде всего связанные с сохранением собственных позиций, поскольку для диктатора утрата власти часто оборачивается тюрьмой, конфискацией личного состояния, а то и смертью.

Внешняя политика - один из инструментов, с помощью которого такие правители могут гарантировать собственное выживание. Наличие внешнего врага чрезвычайно полезно для оправдания «закручивания гаек» внутри страны. Поэтому китайские власти, к примеру, часто нагнетают антияпонские или антиамериканские настроения, чтобы отвлечь народ от внутренних проблем, а путинское правительство постоянно выступает с обвинениями в адрес США. Но больше всего от антиамериканской политики зависит устойчивость иранского режима.

Кроме того, автократов всего мира объединяет подозрительное отношение к демократии как таковой. Даже Путин, чье положение прочее, чем у всех остальных, постоянно опасается, что народные демократические силы выйдут из-под контроля, и воспринимает Америку и Европу как естественных союзников этих сил. Когда Запад оказал экономическую помощь «цветным революциям» на Украине и в Грузии, Путин расценил это как акт агрессии. Аналогичную озабоченность выразил и Пекин.

Идеология также помогает объяснить «тяготение» авторитарных режимов друг к другу даже в тех случаях, когда у них нет общих прагматических интересов. Так, Венесуэла поддерживает дружеские отношения с далеким Ираном, а Путин рассматривает Чавеса как естественного союзника в Западном полушарии, поставляет ему современные вооружения и дает щедрые кредиты. Кроме того, в Совете Безопасности ООН Россия и Китай блокируют или затягивают введение санкций против других авторитарных режимов - в частности иранского, зимбабвийского, суданского, бирманского.

Все эти примеры показывают, что идеология сохраняет значение и сегодня. Каким же образом этот факт должен учитываться во внешней политике США? По Ирану он, возможно, диктует нам подход, весьма отличный от линии администрации Обамы - да и Буша. Соединенным Штатам следует сосредоточить основное внимание не на иранской ядерной программе, а на вопросе о характере тегеранского режима и возможности радикальных перемен в этой стране. Вместо того, чтобы пытаться с помощью санкций заставить нынешний режим отказаться от ядерных амбиций, что в любом случае вряд ли приведет к успеху, американцам и европейцам стоило бы за счет аналогичных инструментов поставить его перед дилеммой: либо встать на путь подлинных демократических реформ, либо лишиться власти. С учетом сегодняшней неустойчивости режима Ахмадинежада такая стратегия может дать результат. В сочетании с энергичными действиями внутриполитической оппозиции внешнее давление и санкции привели к реальным переменам в таких странах, как ЮАР, Чили и Сербия. После выборов 12 июня правители Ирана с трудом удерживают власть в своих руках. Кто знает, какой эффект дадут продуманные новые санкции против Тегерана?

Политическое руководство США и европейских стран почему-то убеждено, что и в случае установления демократического строя Иран будет стремиться создать ядерное оружие. Но так ли это? Идеология способна сказать здесь решающее слово. Подобно тому, как демократическое руководство России изменило свою политику в отношении Запада, новая власть в Иране, пользующаяся поддержкой Соединенных Штатов и Европы, в условиях полной интеграции страны в мировую экономику, возможно оценит издержки и выгоды, связанные с военной ядерной программой, совершенно по-иному, чем нынешний режим. И даже если демократический Иран все же станет ядерной державой, у Запада было бы куда меньше причин для озабоченности на этот счет. Во-первых, демократические страны куда с большей готовностью подчиняются международным ограничительным мерам и режиму инспекций в отношении таких программ. Но самое главное в другом: если в международных отношениях и существует какая-то закономерность, то она заключается в том, что демократические государства почти никогда не воюют друг с другом.

И это пожалуй основная причина непреходящей актуальности идеологии. Как в свое время на горьком опыте Второй мировой войны убедились американцы, мир, в котором преобладают демократии, не просто более совершенен с нравственной точки зрения. Он еще и менее опасен.

Роберт Каган - старший научный сотрудник Фонда Карнеги за международный мир (Carnegie Endowment for International Peace). Его последняя книга называется «Возвращение истории и конец мечтаний» (The Return of History and the End of Dreams)

E-mail пользователя:
Пароль:
Запомнить меня

У вас нет аккаунта? Создайте его сейчас.

Добавить комментарий

« Назад

« Предыдущая страница   | | Следующая страница »