Тема этого этюда может вызвать недоумение ипотому нуждается внекотором объяснении. Помоему убеждению, определяющей силой вдуховной жизни человека является его религия,— нетолько вузком, ноившироком смысле слова, т.е. тевысшие ипоследние ценности, которые признает человек над собою ивыше себя, итопрактическое отношение, вкоторое онстановится кэтим ценностям. Определить действительный религиозный центр вчеловеке, найти его подлинную душевную сердцевину— это значит узнать онем самое интимное иважное, после чего будет понятно все внешнее ипроизводное. Вуказанном смысле можно говорить орелигии увсякого человека, одинаково иурелигиозно наивного, иусознательно отрицающего всякую определенную форму религиозности. Для христианского понимания жизни иистории, кроме того, несомненно, что человеческой душой владеют иисторией движут реальные мистические начала, ипритом борющиеся между собою, полярные, непримиримые. Вэтом смысле религиозно нейтральных людей, собственно говоря, даженет, фактически ивих душе происходит борьба Христа и«князя мира сего». Мызнаем, что могут быть люди, неведающие Христа, ноЕму служащие итворящие волю Его, и, наоборот, называющие себя христианами, нонасамом деле Ему чуждые; наконец, исреди отрицателей ирелигиозных лицемеров естьте, которые подуху своему предвозвещают игрядущего самозванца, имеющего прийти «воимя свое» инайти многих приверженцев. Чейже дух владеет тем или иным историческим деятелем, чья «печать» лежит натом или ином историческом движении, таков привычный вопрос, которым приходится задаваться при размышлении осложных явлениях усложняющейся жизни. Иособенно часто случается вновь ивновь передумывать этот вопрос вприменении кстоль сложному, противоречивому ивтоже время значительному течению духовной жизни нового времени, как социализм, понимаемый именно как проявление духовной жизни, потому что экономическое содержание требований социализма может иневозбуждать принципиальных споров исомнений. Сама историческая плоть социализма, т.е. социалистическое движение, может воодушевляться разным духом ипринадлежать кцарству света или делаться добычей тьмы. Таинственная грань разделяет свет итьму, которые существуют всмешениии, однако, немогут смешиваться между собою.
Сама историческая плоть социализма, т.е. социалистическое движение, может воодушевляться разным духом ипринадлежать кцарству света или делаться добычей тьмы.
Ипри размышлениях орелигиозной природе современного социализма мысль невольно останавливается натом, чей дух наложил такую глубокую печать насоциалистическое движение нового времени, так что должен быть отнесен кчислу духовных отцов его,— наКарле Марксе. Ктоон? Что онпредставляет собою посвоей религиозной природе? Какому богу служил онсвоей жизнью? Какая любовь икакая ненависть зажигали душу этого человека?
Дать возможно определенный, окончательный ответ наэтот основной ирешающий вопрос марксизма было иличной потребностью для автора, втечение нескольких лет находившегося под сильным влиянием Маркса, целиком отдававшегося усвоению иразвитию его идей итак трудно имучительно освобождавшегося затем отгипноза этого влияния. Хочется свести концы сконцами, последний раз проверить себяи, уходя навсегда изпрежнего жилища, оглядеть охлажденным критическим взглядом предмет пылкого молодого увлечения.
Напоставленный вопрос читатель инеожидает, конечно, получить прописной инезамысловатый ответ, способный удовлетворить разве только ретивых марксистов изначинающих, именно -что душа Маркса вся соткана была изсоциалистических чувств, что онлюбил ижалел угнетаемых рабочих, аненавидел угнетателей капиталистови, кроме того, беззаветно верил внаступление светлого царства социализма.
Еслибы все это было так просто, неочем былобы, конечно, иговорить. Однако это итак, ивтоже время несовсемтак, вовсяком случае, неизмеримо сложнее имудренее. И, прежде всего, что касается личной психологии Маркса, то, как яее воспринимаю, мне кажется довольно сомнительным, чтобы такие чувства, как любовь, непосредственное сострадание, вообще теплая симпатия кчеловеческим страданиям, играли такую, действительно, первенствующую роль вего душевной жизни. Недаром даже отец его встуденческие годы Маркса обронил как-то вписьме кнему фразу: «Соответствуетли твое сердце твоей голове, твоим дарованиям?» Ион, стало быть, останавливался всомнении перед этим вопросом. Ксожалению, при характеристике личности Маркса иистории его жизни мыостанавливаемся перед полным почти отсутствием всякого документального материала. Почти отсутствуют ихарактеристики его личности, сделанные тонким икомпетентным наблюдателем инепреследующие цели дать непременно социал-демократическое «житие» (каковы воспоминания Лафарга иЛибкнехта). Потому вхарактеристике Маркса неизбежно остается простор для субъективизма. Если судить попечатным трудам Маркса, душе его вообще была гораздо доступнее стихия гнева, ненависти, мстительного чувства, нежели противоположных чувств,— правда, иногда святого гнева, ночасто совсем несвятого. Заслуживает всяческого сочувствия иуважения, когда Маркс мечет громы нажестокость капиталистов икапитализма, набессердечие теперешнего общественного строя, но как-то уже иначе воспринимаетсяэто, когда тутже, вместе сэтими громами, встречаешь высокомерные излобные выходки против несогласномыслящих, ктобы это нибыл— Лассаль или Мак-Куллох, Герцен или Мальтуе, Прудон или Сениор. Маркс необыкновенно легко втягивался вличную полемику, инадо сознаться, что вообще полемика эта весьма малопривлекательная, как нистараются это опровергнуть. Марксом написаны целых три полемических книги (неговоря уже омелочах), иэти произведения теперь тягостно читать, инетолько оттого, что полемика вообще возбуждает больший интерес среди писателей, чем среди читателей. Одна изэтих книг направлена против Фогта иполна эмигрантских дрязг ивзаимных обвинений всамых недостойных поступках, вчастности вшпионстве; вторая книга— против бывшего друга Маркса Бруно Бауэра,из-за удаления которого изберлинского университета Маркс будтобы отказался отмысли опрофессуре, полная издевательств ибез всякой нужды получившая почему-то кощунственное заглавие («Святое семейство»); наконец, третья— наиболее известная иценная книга против Прудона, тон которой тоже несоответствует нитеме, нинедавним отношениям Маркса кПрудону. Асколько этих полемических красот, скоторыми трудно было мириться даже впору наибольшего увлечения Марксом, вбиблиографических примечаниях Iтома «Капитала», сколько там выстрелов изпушек поворобьям, ненужных сарказмов идаже просто грубости (как иначе определить, напр., примечание оМальтусе ипротестантском духовенстве иего чрезмерном деторождении, стр. 516— 518<русск.>пер., ред. Струве). Воспоминания некоторых изсовременников состороны, изнейтральных кругов, совпадающие сэтим непосредственным впечатлением, рисуют Маркса как натуру самоуверенную, властную, нетерпящую возражений (нужно вспомнить борьбу Маркса сБакунинысм. том вИнтернационале ивообще историю его распадения). Известно, какую резкую характеристику Маркса наосновании ряда удостоверенных фактов дает Герцен, лично, впрочем, незнавший Маркса. (Вновом, легальном издании сочинений Герценасм. томIII, "Былое иДумы", глава: «Немцы вэмиграции». Герцен рассказывает здесь, как Маркс обвинял Бакунина вшпионстве, когда тот сидел втюрьме инемог защищаться, атакже ряд попыток набросить тень обвинения инасамого Герцена, которого Маркс лично даже инезнал.) "Демократический диктатор«— так определяет Маркса Анненков (визвестных своих воспоминаниях). Иэто определение кажется нам правильно выражающим общее впечатление отМаркса, отэтого нетерпеливого ивластного самоутверждения, которым проникнутовсе, вчем отпечатлелась его личность.
Характерной особенностью натур диктаторского типа являетсяих прямолинейное идовольно бесцеремонное отношение кчеловеческой индивидуальности, люди превращаются для них какбы валгебраические знаки, предназначенные быть средством для тех или иных, хотябы весьма возвышенных, целей или объектом для более или менее энергичного, хотябы исамого благожелательного, воздействия. Вобласти теории черта эта выразится внедостатке внимания кконкретной, живой человеческой личности, иначе говоря, вигнорировании проблемы индивидуальности. Это теоретическое игнорирование личности, устранение проблемы индивидуального под предлогом социологического истолкования истории необыкновенно характерно идля Маркса. Для него проблема индивидуальности, абсолютно неразложимого ядра человеческой личности, интегральногоее естества несуществует. Маркс-мыслитель, невольно подчиняясь здесь Марксу-человеку, растворил индивидуальность всоциологии доконца, т.е. нетолькото, что вней действительно растворимо, ноито, что совершенно нерастворимо, иэта чертаего, между прочим, облегчила построение смелых иобобщающих концепций «экономического понимания истории», где личности иличному творчеству вообще поется похоронная песнь. Маркса несмутил, непроизвел даже сколько-нибудь заметного впечатления бунт Штирнера, который был его современником иоткоторого так круто приходилось учителю Маркса Фейербаху, онблагополучно миновал, тоже без всяких видимых последствий для себя, могучий этический индивидуализм Канта иФихте, дыханием которых был напоен самый воздух Германии 30-х годов (как чувствуется это влияние даже вЛассале!). Иужтем более Марксу непредставлялась возможной разъедающая критика «подпольного человека» Достоевского, который вчисле других прав отстаивает естественное правона... глупость иприхоть, лишьбы «посвоей собственной глупой воле пожить». Внем небыло нималейшего предчувствия бунтующего индивидуализма грядущего Ницше, когда онзашнуровывал жизнь иисторию вломающий ребра социологический корсет.
Для взоров Маркса люди складываются всоциологические группы, агруппы эти чинно изакономерно образуют правильные геометрические фигуры, так, как будто кроме этого мерного движения социологических элементов вистории ничего непроисходит, иэто упразднение проблемы изаботы оличности, чрезмерная абстрактность есть основная черта марксизма, иона так идет кволевому, властному душевному складу создателя этой системы.
Ввоспоминаниях оМарксе его дочери (Элеоноры) сообщается, что Маркс любил поэзию Шекспира ичасто его перечитывал. Мынеможем, конечно, заподозривать правильность этих показаний, возможны всякие капризы вкуса, однако, ища следов этого увлечения иосязательного влияния Шекспира наМаркса всочинениях этого последнего, мыдолжны сказать, что такового вообще незамечается. Иэто неудивительно, потому что просто нельзя представить себе более чуждой ипротивоположной для всего марксизма стихии, нежели мир поэзии Шекспира, вкотором трагедия индивидуальной души инеисследимые судьбыее являются центром. Право, кажется, почти единственный след, который мынаходим уМаркса отШекспира, это цитата из«Тимона Афинского» озолоте изатем неменее приличествующее экономическому трактату упоминание оШейлоке, ноименно внешний характер этих упоминаний только подтверждает нашу мысль отом, что уМаркса нет внутреннего соприкосновения сШекспиром имузыка душих совершенно несливается водно, апроизводит чудовищный диссонанс.
Маркс, несмотря насвою бурную жизнь, принадлежит кчислу людей, чуждых всякой трагедии, внутренно спокойных, наименее сродных мятущейся душе Шекспира. Указанная нами основная черта личности имировоззрения Маркса, его игнорирование проблемы индивидуального иконкретного, взначительной степени предопределяет иобщий его религиозный облик, предрешает его сравнительную нечувствительность костроте религиозной проблемы, ибо ведь это прежде всего есть проблема индивидуального. Это есть вопрос оценности моей жизни, моей личности, моих страданий, оботношении кБогу индивидуальной человеческой души, обее личном, анесоциологическом только, спасении. Таединственная вспоем роде, незаменимая, абсолютно неповторяемая личность, которая только однажды накакой-нибудь момент промелькнула вистории, притязает навечность, наабсолютность, нанепреходящее значение, которое может обещать только религия, живой «Бог живых» религии, анемертвый бог мертвых социологии. И эта-то помимо религии ивне религии неразрешимая, даже просто невместимая проблема ипридает религиозному сознанию, религиозному сомнению ивообще религиозным переживаниям такую остроту, жгучесть имучительность. Здесь, если хотите, индивидуалистический эгоизм, новысшего порядка, неэмпирическое себялюбие, новысшая духовная жажда, товысшее утверждениея, тот святой эгоизм, который повелевает погубить душу свою для того, чтобы спастиее, погубить эмпирическое, тленное иосязательное, чтобы спасти духовное, невидимое инетленное. Иэта— непроблема, амука индивидуальности, эта загадка очеловеке ичеловечестве, отом, что вних есть единственно реального инепреходящего, оживой душе, сопровождает мысль вовсех изгибах, непозволяет религиозно уснуть человеку, изнее, как иззерна растения, вырастают религиозные учения ифилософские системы, инеестьли эта потребность испособность к«исканию горнего» явное свидетельство нездешнего происхождения человека!
Как мысказали, Маркс остается мало доступен религиозной проблеме, его небеспокоит судьба индивидуальности, онвесь поглощентем, что является общим для всех индивидуальностей, следовательно, не-индивидуальным вних, иэто неиндивидуальное, хотя и не-внеиндивидуальное, обобщает вотвлеченную формулу, сравнительно легко отбрасываято, что остается вличности завычетом этого неиндивидуального вней, или сспокойным сердцем приравнивая этот остаток нулю. Вэтом исостоит пресловутый «объективизм» вмарксизме: личности погашаются всоциальные категории, подобно тому как личность солдата погашается полком иротой, вкоторой онслужит.
Влад. Соловьев выразился однажды поповоду Чичерина, что это умпопреимуществу «распорядительный», т.е. вподлинном смысле слова доктринерский, ивот таким распорядительным умом обладал иМаркс. Поэтому инастоящий аромат религии остается недоступен его духовному обонянию, аего атеизм остается таким спокойным, бестрагичным, доктринерским. Унего незарождается сомнения, что социологическое спасение человечества, перспектива социалистического «Zukuftstaat’a» может оказаться недостаточным для спасения человека инеможет заменить собой надежды наспасение религиозное. Ему непонятны ичужды муки Ивана Карамазова обезысходности исторической трагедии, его опасные для веры всоциологическое спасение человечества вопрошания оцене исторического прогресса, остоимости будущей гармонии, о«слезинке ребенка». Для разрешения всех вопросов Маркс рекомендует одно универсальное средство— «практики» жизни (die Praxis); достаточно оглушить себя гамом ишумом улицы, итам, вэтом гаме, взаботах дня найдешь исход всем сомнениям. Мне это приглашение философские ирелигиозные сомнения лечить «прак-тикой» жизни, вкоторойбы некогда было дохнуть иподумать, вкачестве исхода именно отэтих сомнений (анеради особой самостоятельной ценности этой «практики», которую янедумаю ниотрицать, ниуменьшать), кажется чем-то равносильным приглашению напиться добесчувствия итаким образом тоже сделаться нечувствительным ксвоей душевной боли. Приглашение вываляться в«гуще жизни», которое впоследнее время стало последним словом уличной философии ирецептом для разрешения всех философских вопросов исомнений, иуМаркса играет роль ultima ratio философии, хотя иневтакой, конечно, оголенной ивульгарной форме. "Философы достаточно истолковывалимир, пора приняться заего практическое переустройство«-вот девиз Маркса, нетолько практический, ноифилософский.
Хотя Маркс был нечувствителен крелигиозной проблеме, ноэто вовсе еще неделает его равнодушным кфакту религиозности исуществованию религии. Напротив, внутренняя чуждость, как это часто бывает, вызывает неиндифферентизм, нопрямую враждебность кэтому чуждому инепонятному миру, итаково именно было отношение Маркса крелигии. Маркс относится крелигии, вособенностиже ктеизму ихристианству, сожесточенной враждебностью, как боевой ивоинствующий атеист, стремящийся освободить, излечить людей отрелигиозного безумия, отдуховного рабства. Ввоинствующем атеизме Маркса мывидим центральный нерв всей его деятельности, один изглавныхее стимулов, борьба срелигией есть визвестном смысле, как это выяснится вдальнейшем изложении, истинный, хотя исокровенный, практический мотив иего важнейших чисто теоретических трудов. Маркс борется сБогом религии исвоей наукой, исвоим социализмом, который вего руках становится средством для атеизма, оружием для освобождения человечества отрелигии. Стремление человечества «устроиться без Бога, ипритом навсегда иокончательно», окотором так пророчески проникновенно писал Достоевский икоторое составляло предмет его постоянных имучительныхдум, вчисле других, получило одно изсамых ярких изаконченных выражений вдоктрине Маркса. Эту внутреннюю связь между атеизмом исоциализмом уМаркса, эту подлинную душу его деятельности обыкновенно или непонимают или незамечают, потому что вообще этой стороной его мало интересуются, идля того чтобы показать это свозможной ясностью, нужно обратиться кистории его духовного развития.
Каково собственно было общефилософское мировоззрение Маркса, насколько вообще уместно говорить отаковом? Наэтот счет создалась целая легенда, которая гласит, что Маркс вышел отГегеля ипервоначально находился под его определяющим влиянием, был, стало быть, внекотором смысле тоже гегельянцем ипринадлежит кгегельянской «левой». Так склонны были понимать свою философскую генеалогию вболее позднее время, по-видимому, исам Маркс иЭнгельс. Известна, покрайней мере, талестная самохарактеристика, которую дал Энгельс в1891году немецкому социализму, т.е. марксизму (вустах Энгельсаэто, конечно, синонимы), внадписи насвоем портрете: «Мы, немецкие социалисты, гордимсятем, что происходим нетолько отСен-Симона, Фурье иОвена, ноотКанта, Фихте иГегеля». Здесь устанавливается прямая преемственность между классическим немецким идеализмом имарксизмом, ипризнание такой связи стало общим местом социально-философской литературы.
Хотя биографические материалы относительно молодости Маркса иотсутствуют, новыяснение вопроса одействительном ходе философского развития Маркса облегчается теперь хотятем, что трудами Меринга мыимеем полное издание старых, малодоступных сочинений Маркса, особенно ценных потому, что они относятся кранним годам его итому времени, когда оннестал еще марксистом, хотя истоял уже насобственных ногах, ноневыработал еще собственной доктрины. Ивот, обозревая литературно-научную деятельность Маркса вовсемее целом, отфилософской диссертации оДемокрите иЭпикуре допоследнего тома «Капитала», мыприходим кзаключению, довольно резко расходящемуся собщепринятым: никакой преемственной связи между немецким классическим идеализмом имарксизмом несуществует, последний вырос напочве окончагельного разложения идеализма, следовательно, лишь как один изпродуктов этого разложения. Если некоторая, хотя ислабая, связь между социализмом иидеализмом еще исуществовала вЛассале, торазорвана окончательно она была именно врезультате влияния Маркса. Вершина немецкого идеализма закончилась от-аесным обрывом. Произошла, вскоре после смерти Гегеля, беспримерная философская катастрофа, полный разрыв философских традиций, как будто мывозвращаемся квеку «просвещения» (Aufklärung) ифранцузскому материализму XVIIIвека (ккоторому Плеханов иприурочивает генезис экономического материализма, иэто вовсяком случае ближе кдействительности, нежели мнение огегельянстве Маркса).
Мнение означении марксизма вкачестве «исхода» или ликвидации классического идеализма опровергается прежде всего, понашему мнению, тем, что сам Маркс оставался чужд его влиянию ихотя впору студенчества внешним образом иделал ему уступки— вдуховной атмосфере Берлинского университета конца 30-х годов это было почти неизбежно,— норазделался исними очень скоро. Нет никаких оснований причислять Маркса к«школе» Гегеля втаком смысле, вкаком кней принадлежат представители «левого» крылаее— Фейербах, Бруно Бауэр, Штраус идр. Всеони, действительно, возросли вдуховном лоне Гегеля инавсегда сохранили следы этой духовной близости кнему, которая иможет быть констатирована. ОМарксе нельзя сказать ничего подобного. Его гегельянство неидет дальше словесной имитации своеобразному гегелевскому стилю, которая многим так импонирует, инескольких совершенно случайных цитат изнего. Ночто находим мывМарксе духовно роднящего его сГегелем запределами этой внешней подражательности?
Прежде всего «под Гегелем» написана— настрах начинающим читателям— глава оформе ценности вIтоме «Капитала». Ноисам Маркс признался впоследствии, что здесь он«кокетничал» подражанием Гегелю, амыеще прибавим, что исовершенно напрасно онэто делал. При скудной вообще идейной содержательности этой главы, всущности лишней для изложения экономической системы «Капитала», эта преднамеренная напыщенность скорее заставляет усомниться влитературном вкусе автора, нежели поверить наэтом основании, что автор духовно близок кГегелю или является серьезным его знатоком.
Говорят, далее, будто Маркса сближает сГегелем пресловутый «диалектический метод». Сам Маркс поэтому поводу писал, что «мой диалектический метод всвоем основании нетолько отличается отгегелевского, носоставляет ипрямую его противоположность». Мыже держимся того мнения, что одно неимеет кдругому просто никакого отношения, подобно тому, как градус нашкале термометра не«составляет полную противоположность» градусу нагеографической карте, апросто неимеет сним ничего общего, кроме имени. «Диалектический метод» уГегеля насамом деле есть диалектическое развитие понятий, т.е. прежде всего вовсе неявляется методом вобычном смысле слова, или способом исследования или доказательства истин, ноесть образ внутреннего самораскрытия понятия, самое бытие этого, понятия, существующего вдвижении идвижущегося впротиворечиях. УМарксаже вовсе нет никакого особого диалектического метода, который онсам усебя предполагает, притом иного, чем уГегеля. Еслиже предположить, что онпонимает его всмысле одного излогических методов, т.е. способа исследования, нахождения научных истин, тотакого метода враспоряжении индуктивных, опытных наук вообще несуществует. То, что Маркс (азаним иего школа) ошибочно называл усебя методом, насамом деле была лишь манера изложения его выводов вформе диалектических противоречий, манера письма «под Гегеля» (пристрастие кантитезам вообще отличает стиль Маркса). Противоречия современного хозяйственного развития есть вывод изфактического изучения, авовсе ненарочитый метод такого изучения.
Особый «диалектический метод» уМаркса есть вовсяком случае чистое недоразумение, все равно, разуметьли логику всмысле Милля, т.е. методологию опытных наук, илиже всмысле Гегеля, т.е. как метафизическую онтологию. Вот почему так странно звучит вустаз Маркса следующая тирада впредисловии ковторому изданию первого тома «Капитала»:
«Яоткрыто признавал себя учеником этого великого мыслителя икокетничал даже внекоторых местах главы отеории ценности, прибегая ксвоеобразной гегелевской манере выражаться. Мистификация, которую испытывает диалектика вруках Гегеля, нисколько неустраняет того, что онвпервые всесторонне исознательно раскрыл общие формыее движения. Она стоит унего вверх ногами. Нужноее перевернуть, чтобы найти рациональное зерно вмистической оболочке».
Как видит читатель, Маркс объявляет себя здесь учеником Гегеля, новэтом приходится видеть или продолжение тогоже «кокетства», что ивглаве оценности, или прямое издевательство над Гегелем, или просто совершенную философскую невменяемость иуж, конечно, всего меньше пиетета к«великому мыслителю». Объявив «мистификацией» все, что собственно Гегеля только иделало Гегелем, ипроектируя как-то «перевернуть вверх ногами его систему», Маркс объявляет втоже время себя его учеником ипритязает защищать его память ичесть против хулителей. Если доверяться только непосредственному впечатлению, итак сказать, чисто художественной интуиции, можно сказать, что именно приведенная тирада сама посебе является наиболее сильным доказательством всей чуждости Маркса Гегелю ипосле него все дальнейшие доказательства этого становятся излишни.
Следы влияния Гегеля уМаркса усматривают, наконец, вего эволюционизме. Однако идея эволюции впозитивистическомее понимании опять-таки глубоко отличается отдиалектики понятия уГегеля, насколько внешнее чередование событий исостояний, хотя изакономерно совершающееся, или внешний факт отличается отраскрытия внутреннего, данного изаконченного содержания, только выявляющегося вряде последовательных ивнутренно связанных стадий иположений, или отраскрывающейся идеи. При внешнем сходстве диалектика уГегеля иэволюция всмысле естествознания ипозитивизма представляют собой полную противополжность. Конечно, идея историческойи, вчастности, экономической эволюции могла явиться уМаркса ипод внешним впечатлением отГегеля, номогла исовершенно самостоятельно, тем более, что она вообще носилась ввоздухе, почти одновременно появляясь иуСен-Симона, иуКонта, иуДарвина, иуЛ. Штейна (впрочем, под впечатлением Гегеля), иуразличных социалистов, как французских, так инемецких (Лассаль, Родбертус). Поэтому наосновании эволюционизма Маркса его генеалогию сГегелем установлять неприходится ссколько-нибудь достаточным основанием.
Можно вообще сказать, что даровитый студент берлинского университета 30-х годов, оставаясь внутренно чужд гегельянству, мог усвоить даже больше внешних его черт, нежели мынаходим уМаркса. Внутреннихже, более серьезных признаков близости нетолько кГегелю, ноивообще кклассическому идеализму, кКанту, Фихте, Шеллингу, неизгладимых признаков этой философской школы уМаркса совершенно незамечается, даже допоразительности. Трудно верится, чтобы, соприкоснувшись спроблемами иучениями классического идеа-лизма, можно было остаться дотакой степени незатронутымими; это можно объяснить только внутренним отталкиванием отних, несродностью этим проблемам, так что остается только удивляться, почему понадобилось установлять несуществующую историческую связь между марксизмом иклассическим идеализмом. Особенное поразительно, что Маркс остался совершенно чужд какимбы тонибыло гносеологическим сомнениям икритической осмотрительности, совсем небыл затронут гносеологическим скепсисом икритикой познания уКанта, появляется докритическим догматикоми, как самый наивный материалист, выставляет следующий тезис вкачестве основного своего положения (впредисловии к«Критике политической экономии»): «Несознание людей определяет формыих бытия, но, напротив, общественное бытие формыих сознания». Или другой тезис, впредисловии ковторому изданию Iтома «Капитала»: «Для меня идеальное начало является лишь прошедшим чрез мозг (sic!), материальным началом». Ясно, что эти темные иневнятные положения, полные столь многозначительных итребующих пояснения терминов: бытие, сознание, идеальное, материальное— немогли выйти из-под пера человека, тронутого Кантом, критика которого представляет собой единственный вход вздание всего классического идеализма. Окакойже преемственности может идти речь при этом!
Обобщем начальном ходе своих научных занятий Маркс говориттак: «Моей специальностью была юриспруденция, однако изучениеее было подчинено ишло рядом сизучением философии иистории» (предисл. к«Кр<итике> пол<итической> эк<ономии>»). Впозднейшиеже годы, согласно исобственным заявлениям Маркса исодержанию его печатных трудов, его занятия сосредоточивались исключительно наполитической экономии (правда, Энгельс, свято веривший вуниверсальность Марксова гения, упоминает обего намерении написать илогику иисторию философии, наряду спланами естественнонаучных, математических иэкономических работ; однако, неподтвержденное, наоборот, опровергаемое фактами, это заявление преданного друга некажется нам основанным начем-либо более веском, нежели мимолетные мысли или отдаленные мечтания). Ввиду того, что время наиболее интенсивных занятий Маркса философией может относиться только кранним годамего, вних мыидолжны искать ключа кпониманию действительного философского облика Маркса. Ксожалению, мыочень мало знаем остуденческих годах Маркса, ноивэти годы нельзя констатировать значительной близости его кГегелю. Маркс провел один год вБоннском университете (судя пописьмам отца, без больших результатов для своих занятий), асоктября 1836 по1841год был студентом вБерлине. Список курсов, прослушанныхим здесь втечение 9семестров (его приводит Меринг всвоих комментариях кизданию ранних сочинений Маркса), несвидетельствует отом, чтоб итогда занятия философией, атакже иисторией играли первостепенную роль: из12курсов более половины относятся кюриспруденции, лишь один -кфилософии, два— кбогословию (!), один— клитературе иниодного— кистории.
Меринг хочет обессилить свидетельство этого списка, противоречащее позднейшему заявлению Маркса оходе своих занятий, ссылкой нато, что после изобретения печатного станка слушание лекций вообще утратило значение. Конечно, справедливо изречение Карлейля, что лучший университет— это книги, однако итеперь это невполнетак, а в 30-х годах прошлого века, даеще относительно кафедр Берлинского университета, привлекавших слушателей извсех стран, это было исовсем нетак. Даивовсяком случае выбор предметов для слушания, при существовании академической свободы, все-таки свидстельствует огосподствующем направлении интересов. Чем занимался Маркс помимо лекций? Обэтом мыимеем только одно, даитоочень раннее свидетельство, именно письмо Маркса котцу, написанное вконце первого года студенчества (ноябрь1837). Письмо это имеет целью оправдание пред отцом, упрекавшим Маркса впраздности, исодержит длинный, прямо, можно сказать, колоссальный перечень всего прочитанного, изученного инаписанного заэтотгод. Общее впечатление отэтого чересчур интимного письма таково, что хотя оно свидетельствует овыдающейся пытливости, прилежании иработоспособности 19-летнего студента, но, написанное под определенным настроением, оно недолжно быть принимаемо слишком буквально, даэто иневозможно. Там рассказывается одвух системах философии права (изних одна в300листов!), которые сочинил заэтот год молодой автор, стем чтобы немедленно разочароваться вних, оцелом философском диалоге, двух драмах, стихах для невесты (которые вообще нераз посылал Маркс) ит.д.Кроме того внем приводится длиннейший список прочитанных иизученных книг, накоторый ипри хороших способностях нехватилобы года. Юношеский пыл вместе сюношеским самолюбованием, большое прилежание, однако при некоторой разбросанности, ярко отразились здесь, ноименно это изаставляет нас осторожно относиться кэтому письму, кслову сказать, нетолько неуспокоившему, ноеще более раздражившему старика Маркса.
Вовсяком случае вэтом письме мывидим Маркса сбольшими запросами, нонеустановившимися еще вкусами вSturm-und-Drangperiod’e. Одальнейших студенческих годах Маркса, кроме перечня лекций, мыничего незнаем. В1841году Маркс получает степень доктора задиссертацию нафилософскую тему: «Различие философии природы уДемокрита иЭпикура» (издана Мерин-гом). Она слабо отличается отобычного типа докторских диссертаций идает мало материала судить офилософской индивидуальности иобщем философском мировоззрении автора (оценку специальных исследований предоставляем специалистам поистории греческой философии). Судя попосвящению (своему будущему тестю), Маркс является здесь приверженцем «идеализма», хотя инеясно, какого именно. Гегельянства издесь неусматривается (разве только впредисловии суважением упоминается «История философии» Гегеля). Вовсяком случае, можно сказать, что тепреувеличенные ожидания, которые могли явиться наосновании юношеского письма, здесь неосуществились. Маркс мечтает, однако, вэто время окафедре философии, носкоро отказывается отэтой мысли под впечатлением удаления его друга Бруно Бауэра изуниверситета завольномыслие. Нам думается, однако, что, судя поэтой легкости отказа откафедры, это удаление было скорее предлогом, апричиной была несомненная внутренняя его несродность кэто рода деятельности.
Философская неопределенность облика Маркса вместе ссмутным, студенческим «идеализмом» скоро, однако, исчезает, ичерез два-три года Маркс выступает уже самим собой, тем материалистическим позитивистом иучеником Фейербаха, под общим влиянием которого оноставался всю жизнь. Маркс— это фейербахианец, впоследствии несколько изменивший ивосполнивший доктрину учителя. Нельзя понять Маркса, непоставив вцентр внимания этого основного факта. Маркс сам неназывал себя учеником Фейербаха, которым вдействительностибыл, предпочитая почему-то называть себя учеником Гегеля, которым небыл. После 40-х годов имя Фейербаха уже невстречается уМаркса, аЭнгельс упоминает онем как обувлечении прошлого ирезко себя ему противопоставляет. И, однако, употребляя любимое выражение Фейербаха, следует сказать, что Фейербах— это невысказанная тайна Маркса, настоящая его разгадка.
Легко понять, что, усвоив мировоззрение Фейербаха, Маркс должен был окончательно инавсегда потерять вкус кГегелю, даже если онкогда-либо его иимел. Известно, какую роль для Фейербаха играет борьба сГегелем, причем борьба эта вовсе неесть симптом дальнейшего развития системы вруках ученика, хотя иотходящего отучителя, нопродолжающего егоже дело, анастоящий бунт, окончательное отрицание спекулятивной философии вообще, которая олицетворялась тогда вГегеле, отпадение вгрубейший материализм вметафизике, сенсуалистический позитивизм втеории познания, гедонизм вэтике. Все эти черты усвоил иМаркс, который тем самым покончил иссвоим философским прошлым, которое унего было. Между классическим идеализмом имарксизмом стал Фейербах инавсегда разделилих непроницаемой стеной. Поэтому-то инеожиданное причисление себя кученикам Гегеля в1873г. состороны Маркса есть какой-то каприз, может быть, кокетство, историческая реминисценция— небольше.
Нам известно, что центральное место вфилософии Фейербаха занимает религиозная проблема, основную темуее составляет отрицание религии богочеловечества воимя религии человекобожия, богоборческий воинствую-щий атеизм. Именно для этого-то мотива иоказался наибольший резонанс вдуше Маркса; извсего обилия иразнообразия философских мотивов, прозвучавших вэту эпоху распадения гегельянства навсевозможные направ-. ления, ухо Маркса выделило мотив религиозный, и имен-йо богоборческий.
В1848году вышло «Das Wesen des Christenthums» Фейербаха, исочинение это произвело наМаркса иЭнгельса (порассказам этого последнего) такое впечатление, что оба они сразу стали фейербахианцами. В1844г. Маркс вместе сРуге редактирует вПариже журнал «Deutsch-Französische Jahrbücher», изкоторого вышла, впрочем, только одна книжка (двойная). Здесь Маркс поместил, две своих статьи: «Zur Kritik der Hegeischen Rechtsphilosophie» и«Zur Judenfrage», имеющие огромное, первостепенное значение для характеристики его мировоззрения. Вобеих статьях (как ивотносящейся кэтомуже времени «Heilige Familie») Маркс выступает ортодоксальным фейербахианцем. Можно отметить разве только своеобразный оттенок при восприятии учения Фейербаха орелигии, которое имеет унего, так сказать, два фронта. Фейербах нетолько критикует христианство ивсякий теизм, ноипроповедует втоже время атеистическую религию человечества, хочет быть пророком этой новой религии иобнаруживает даже своеобразное «благочестие» вэтой роли, которое так беспощадно ивысмеивает внем Штирнер. Вот это-то «благочестие» Фейербаха, его трогательное стремление преклонения перед святыней, хотябы это был грубейший логический идол, совершенно несвойственно душе Маркса. Онберет только одну сторону учения Фейербаха— критическую, иострие его критики оборачивает против всякой религии, вероятно, неделая вэтом отношении исключения идля религии своего учителя. Онстремится кполному иокончательному упразднению религии, кчистому атеизму, при котором несветит уже никакое солнце нинанебе, ниназемле. Однако предоставим лучше слово самому Марксу. Статья "Ккритике философии права Гегеля" начинается следующим решительным заявлением:
«Для Германии критика религии всуществе закончена (!!), акритика религии есть предположение всякой критики. Основание нерелигиозной критики таково: человек делает религию, анерелигия делает человека. Именно религия есть самосознание исамочувствие человека, который или ненашел себя, илиже снова себя потерял. Ночеловек неесть абстрактное, вне мира стоящее существо. Человек— это есть мир людей, государство, общество. Это государство, это общество производят религию, извращенное сознание мира, потому что они сами представляют извращенныймир. Религия есть общая теория этого мира, ее энциклопедический компендиум, ее логика впопулярной форме, ее спиритуалистический point d’honneur, ее энтузиазм, семоральная санкция, ее торжественное восполнение, ее всеобщее основание для утешения иоправдания. Она есть фантастическое осуществление человеческой сущности (Wesen— обычный термин Фейербаха), ибо человеческая сущность необладает истинной действительностью. Борьба против религии посредственно есть, стало быть, иборьба против того мира, духовным ароматом которого является религия. Религиозное убожество (Elend) водних есть выражение действительного убожества, вдругих есть протест против действительного убожества. Религия есть вздох утесненного создания, настроение бессердечного (herzlozen) мира, атакже дух бездушной эпохи. Она есть опиум для народа.
Уничтожение религии как иллюзорного счастия народа есть требование его действительного счастья. Требование устранения иллюзий относительно своего существования есть требование устранения такого состояния, которое требует иллюзий. Таким образом, критика иллюзий всуществе дела есть критика юдоли скорби, вкоторой призраком святости является религия. Критика сорвала сцепей воображаемые цветы незатем, чтобы человек нес лишенные фантазии, утешения цепи, нозатем, чтобы онсбросил цепи истал срывать живые цветы. Критика религии разочаровывает человека, чтобы ондумал, действовал, определяя окружающую действительность как разочарованный, образумившийся человек, чтоб ондвигался около самого себя, следовательно, около действительного своего солнца».
Это все— изложение основных положений Фейербаха, сделанное почти егоже словами. НоуМаркса гораздо ярче выражено практическое, революционное прило жение этой «критики религии».
«Критика неба,— говоритон,— превращается вкритику земли, критика религии— вкритику права, критика теологии— вкритику политики... Оружие критики, конечно, неможет заменить критики оружия, материальная сила должна быть свергнута материальной силой, ноитеория становится материальной силой, раз она охватывает массы. Теория способна охватить массы, если она способна демонстрировать adhominem, аона способна демонстрировать adhominem, если она радикальна. Бытьже радикальным значит брать дело вкорне. Корнемже для человека является сам человек. Очевидным доказательством радикализма для немецкой теории, стало быть, идляее практической энергии, естьее отправление (Ausgang) отрешителного положителного устранения религии. Критика религии кончает учением, что человек есть высшее существо для человека, следовательно, категорическим императивом опрокидывает все условия, вкоторых человек является униженным, окованным, покинутым, презренным существом».
Встатье этой взаключение слышится «музыка будущего», основной мотив социологической доктрины Маркса: «Единственное практически возможное освобождение Германии есть освобождение наточке зрения теории, которая объявляет человека высшим существом для человека (т.е. учения Фейербаха!— Авт.). Эмансипация немца есть эмансипация человека. Голова этой эмансипации есть философия, ее сердце— пролетариат. Философия неможет быть осуществлена без устранения (Aufhebung) пролетариата, пролетариат неможет устраниться без осуществления философии». Дело философии, т.е. учения Фейербаха, именно теоретическое освобождение человечества отрелигии, идело пролетариата объединяются здесь водно целое,— пролетариату поручается миссия исторического осуществления дела атеизма, т.е. практического освобождения человека отрелигии. Вот где подлинный Маркс, вот где обнаруживается настоящая «тайна» марксизма, истинное его естество!
Это место цитируется обыкновенно для подтверждения мнимой связи марксизма склассической философией, какее хотел установить иЭнгельс. Читатель видит, однако, что внем нельзя усмотреть ничего подобного. Напротив, здесь скорее отвергается такая связь, поскольку классическая идеалистическая философия неизменно соединялась стеми или иными религиозными идеями ипоскольку, кроме того, учение Фейербаха, вдействительности здесь разумеющееся, отрицает идеалистическую философию воснове. Сообразно такому мировоззрению наязыке Маркса «человеческая эмансипация» значит вэто время именно освобождение отрелигии. Эта, точка зрения особенно выясняется вспоре сБауэром поеврейскому вопросу. Онуказывает здесь недостаточность чисто политической эмансипации, потому что при ней остается еще религия.
«Вопрос таков, как относится полная политическая эмансипация крелигии? Если мыдаже встране, полной политической эмансипации, находим религию нетолько просто существующей, ноипроцветающей, тоэтим доказывается, что существование религии непротиворечит законченности государства. Нотак как существование религии связано ссуществованием некоторого изъяна (Mangels), топричину этого изьяна следует искать уже всамом существе государства. Религия уже непредставляется для нас причиной, нолишь проявлением внерелигиозной (weltlichen) ограниченности. Мыобъясняем поэтому религиозную ограниченность граждан свободного государстваих общей (weltlichen) ограниченностью.
Мынеутверждаем, что они должны освободиться отрелигиозной ограниченности для того, чтобы освободиться отобщей (weltlichen) ограниченности. Мыутверждаем, что они освобождаются отсвоей религиозной ограниченности, лишь освободившись отсвоей общей ограниченности. Мынепревращаем мирских вопросов втеологические, мыпревращаем человеческие вопросы вмирские. Историю достаточно уже растворяли всуевериях, мысуеверие растворяем вистории. Вопрос оботношении политической эмансипации ирелигии становится для нас вопросом оботношении политической эмансипации ичеловеческой эмансипации... Границы политической эмансипации проявляются именно втом, что государство может освободиться отизвестной ограниченности без того, чтоб ичеловек становился вэтом отношении свободным, что государство может стать свободным государством без того, чтоб ичеловек стал свободным человеком. <...>
Члены политического государства религиозны вследствие дуализма между индивидуальной иродовой жизнью, между жизнью гражданского общества иполитической жизнью, религиозной, поскольку человек относится кгосударственной жизни, являющейся потусторонней для его действительной индивидуальности, как ксвоей истинной жизни, религиозны, поскольку религия есть дух буржуазного общества, выражение отделения иудаления человека отчеловека. Политическая демократия является христианской, поскольку вней человек— нечеловек вообще, нокаждый человек,— считается суверенным, высшим существом, притом человек всвоем некультивированном, несоциальном виде (Erscheinung), вслучайной (!) форме существования, человек, как онесть вжизни, человек, как ониспорчен всей организацией нашего общества, потерян, отрешен отсамого себя, отдан господству нечеловеческих стихий иэлементов, словом,— человек, который еще неесть действительно родовое существо (Gattungswesen). Фантастический образ, грезысна, постулат христианства, суверенитет человека, нокак чуж-дого, отличного отдействительного человека существа вдемократии есть чувственная действительность».
Нетрудно узнать здесь идею Фейербаха оGattungswesen, очеловеческом роде как последней высшей инстанции для человека. УМаркса эта «любовь кдальнему» иеще несуществующему превращается впрезрение ксуществующему «ближнему» как испорченному ипотерянному, ихристианству ставится вупрек, что оно исповедует равноценность всех личностей, учит вкаждом человеке чтить человека.
Здесь снова всплывает характерное пренебрежение Маркса кличности.
Настоящий человек явится только при следующих условиях:
«Лишь когда действительный индивидуальный человек вберет всебя (insich zurücknimmt) абстрактного государственного гражданина икак индивидуальный человек всвоем индивидуальном положении, всвоем индивидуальном труде, всвоей эмпирической жизни станет родовым существом, лишь когда человек свои forces propres познал иорганизовал как силы общественные ипотому уже неотделяет общественных сил отсебя ввиде политической силы,— лишь тогда совершится человеческая эмансипация».
Итак, когда человек упразднит свою индивидуальность ичеловеческое общество превратится нетовСпарту, нетовмуравейник или пчелиный улей, тогда исовершится человеческая эмансипация. Стой легкостью, скоторой Маркс вообще перешагивает через проблему индивидуальности, издесь онвоимя человеческой эмансипации, т.е. уничтожения религии, готов растворить эту эмансипируемую личность втемном игустом тумане, изкоторого соткано это «родовое существо», предносившееся воображению Фейербаха ирастаивающее ввоздухе при всякой попытке его осязать.
Новэтом суждении сказывается ихарактерное бессилие атеистического гуманизма, который невсостоянии удержать одновременно иличность ицелое, ипоэтому постоянно изодном крайности попадает вдругую: толичность своим бунтом разрушает целоеи, воимя прав индивида, отрицает вид (Штирнер, Ницше), толичность упраздняется целым, какой-то социалистической Спартой, как уМаркса. Только нарелигиозной почве, где высшее проявление индивидуальности роднит иобъединяет всех всверх-индивидуальной любви иобщей жизни, только соединение людей через Христа вБоге, т.е. церковь, личный ивместе сверхличный союз, способен преодолеть эту трудностьи, утверждая индивидуальность, сохранить целое. Ноидея церковной или религиозной общественности так далека современному сознанию...
Мынеможем пройти молчанием суждений Маркса поеврейскому вопросу, вкоторых жесткая прямолинейность исвоеобразная духовная слепота его проявляются сособенною резкостью. Стойже легкостью, скакой онтопит личную индивидуальность в«родовом существе» вославу «человеческой эмансипации», онупраздняет инациональное самосознание, коллективную народную личность, притом своего собственного народа, наиболее прочную инерастворимую вволнах иураганах истории, эту ось всей мировой истории.
Еврейский вопрос для Маркса есть вопрос опроцент-щике-"жиде«, разрешающийся сам собой супразднением процента. Наменято, что написано Марксом поеврейскому вопросу, производит самое отталкивающее впечатление. Нигде эта ледяная, слепая, однобокая рассудочность непроявилась втаком обнаженном виде, как здесь. Ноприведем лучше подлинные суждения Маркса.
«Вопрос оспособности евреев кэмансипации превращается ввопрос, какой специальный общественный элемент следует преодолеть для того, чтобы устранить еврейство? Ибо способность теперешних евреев кэмансипации есть отношение еврейства кэмансипации теперешнего мира. Отношение это необходимо определяется особым положением еврейства втеперешнем угнетенном мире. Посмотрим действительного, обыденного (weltlichen), несубботнего, нобудничного еврея.
Каково мирское основание еврейства? Практическая потребность, своекорыстие. Каков мирской культ евреев? Барышничество (Schacher). Каков его светскийбог? Деньги. Итак, эмансипации отбарышничества иденег, стало быть, отпрактического реального еврейства, былабы самоэмансипацией нашего времени.
Организация общества, которая уничтожилабы предпосылки барышничества, сделалабы невозможным иеврейство. Его религиозное сознание рассеялосьбы как редкий туман вдействительном жизненном воздухе общества... Эмансипация еврейства втаком значении есть эмансипация человечества отеврейства.
Какова была сама посебе основа еврейской религии? Практическая потребность, эгоизм...
Деньги есть ревнивый бог Израиля, рядом скоторым неможет существовать никакой другойбог... Бог евреев обмирщился, онсделался мирским богом. Вексель есть действительный бог еврея. Его бог есть иллюзорный вексель.
То, что абстрактно лежит веврейской религии, презрение ктеории, искусству, истории, человеку как самоцели, это есть действительно сознательная точка зрения, добродетель денежного человечества (Geldmenschen)_. Химерическая национальность евре есть национальность купца, вообще денежного человека».
Ради чегоже сын поднял руку намать, холодно отвернулся отвековыхее страданий, духовно отрекся отсвоего народа?
Ответ совершенно ясен: воимя рационализма ивражды крелигии, воимя последовательного атеизма. Бр. Бауэр выставил утверждение, скоторым иполемизирует встатье своей Маркс, что еврейский вопрос есть вкорне своем религиозный, вопрос оботношении еврейства ихристианства. Явсецело разделяю это мнение, дасточки зрения христианских верований иное понимание судеб еврейства иневозможно. Исторические идуховные судьбы еврейства связаны сотношением иудаизма кхристианству. Мынеимеем ввиду здесь углубляться вэтот вопрос, нодля нас несомненно, что именно религиозные утверждения иотрицания, притяжение иотталкивание определяют воснове исторические судьбы еврейства. «Schacher», мировая роль еврейства вистории капитализма есть лишь эмпирическая оболочка своеобразной религиозной психологии еврейства.
Несмотря павесь атеизм значительной части теперешнего еврейства, навесь его материализм, ипрактический итеоретический, под всеми этими историческими напла-ствованиями все-таки лежит религиозная подпочва, которую умел почувствовать итак поразительно обнаружить религиозный гений Влад. Соловьева. НоМаркс, конечно, немог примириться срелигиозным пониманием еврейского вопроса, ачтобы провести здесь последовательно антирелигиозную точку зрения, ему пришлось пожертвовать своей национальностью, произнести нанее хулу ивпасть всвоеобразный нетолько практический, нодаже ирелигиозный антисемитизм.
Итак, мывидим, что уже ссороковых годов Марксу было совершенно чуждо топринципиальное безразличие вделах религии, которое нашло свое официальное выражение впрограммном положении социал-демократической партии Германии иАвстрии, что «религия есть частное дело» (Privatsache). Конечно, исостороны партии это есть условное лицемерие, вызванное тактическими соображениями, главным образом условиями агитации вдеревне. Достаточно иповерхностного знакомства слитературой иобщим настроением партии последователей Фейербаха иМаркса, чтоб убедиться внеискренности этого заявления, ибо, конечно, это пока есть партия нетолько социализма, ноивоинствующего атеизма. Марксже вообще никогда неделал изэтого тайны. Всвоем известном критическом комментарии напроект Готской программы Маркс протестует против выставленного там требования «свободы совести», называя его буржуазным илиберальным, ввиду того, что подразумевается свобода религиозной совести, между тем как рабочая партия, напротив, должна освободить совесть отрелигиозных фантомов.
Нам могут, однако, возразить, что мыпознакомились сфилософски-религиозным мировоззрением Маркса instatu nascendi, втакую эпоху, когда сам Маркс небыл марксистом, невыработав еще той своеобразной доктрины, которая обычно связывается сего именем вполитической экономии исоциологии. Неотрицая этого последнего факта, мыутверждаем, однако, что в«Deutsch-Fran-zösische-Jahrbücher» 1844г. Маркс выступает перед нами врелигиозно-философском отношении окончательно сложившимся иопределившимся. Никаких принципиальных перемен ипереворотов после этого всвоей философской вере оннеиспытал. Вэтом смысле общая духовная тема его жизни была уже дана, основной религиозно-философский мотивее вполне сознан. Речь могла только идти неочто, аокак, иэтим как иявился марксизм, представляющий собой внаших глазах лишь частный случай фейербахианства, его специальную социологическую формулу.
Своеобразие марксизма относится совершенно кдругой области, нежели философская, нас здесь интересующая,— онесть усложнение, если хотите, обогащение, дальнейшее развитие фейербахианства, нонеего религи-озно-философское преодоление. Энгельс всвоей брошюре оФейербахе ’ чрезвычайно преувеличивает это различие, превращая его впринципиальное. Может быть, Энгельсом руководила здесь мысль отстоять оригинальность Маркса даже втакой области, где онбыл совершенно неоригинален, именно вфилософской, поэтому онвыставляет здесь «экономический материализм» как нечто фейербахианство принципиально превосходящее. Между тем эта доктрина указывает лишь известный социологический субстрат для того исторического процесса, который имеет окончательным результатом осуществление фейербаховско-марксовского постулата: «человеческую эмансипацию», т.е. эмансипацию человечества отрелигии, путем практического его обобществления, превращение его в«Gattungswesen» напочве социалистического хозяйства.
Вовсех дальнейших трудах Маркса нет ничего, чембы отменялась или ограничивалась религиозно-философская программа, развитая встатьях «Deutsch-Französische Jahrbücher». Приходится считать, что эти статьи представляют собой, так сказать, философский максимум для Маркса, высшую точку напряжения его чисто философской мысли. Вдальнейшем, сохраняя верность принятому иусвоенному вгоды молодости, онвсе более иболее отклоняется отфилософских проблем, стем чтобы вообще уже невозвращаться кним, очевидно, вследствие полной внутренней успокоенности, какая дается сознанием своей правоты иотсутствием сомнений впринятых догматах. Получается парадоксальный вывод, что для знакомства сМарксом исуждения онем синтересующей нас ипритом самой существенной его стороны наибольший материал дает как раз таэпоха, когда Маркс небыл еще марксистом, когда его подлинный духовный облик небыл еще заслонен деталями специальных исследовании, которыми онсоздал себеимя.
Итак, всемирно-историческая задача человеческой самоэмансипации встала всознании Маркса. Нужно было найти соответствующее средство дляее разрешения. Таким средством иявился «научный социализм», систему которого Маркс иначинает разрабатывать всвоей научной деятельности. Исэтого времени круг его теоретических интересов изанятий, насколько мыможем определить его поего сочинениям иего собственным показаниям осебе, суживается исосредоточивается преимущественно, чтобы несказать исключительно, наполитической экономии итекущей политике. Однако любопытней всего этото, что вэто время теоретические притязания Маркса отнюдь неограничиваются политической экономией, нораспространяются науниверсальную область философии истории. Вэто время унего складывается «материалистическое понимание истории», притязающее дать ключ кразумению всего исторического бытия. Какбы мыниотносились кэтому прославленному «открытию» Маркса, нас интересует здесь, как оно вдействительности было сделано, какова его психология, его внутренний мотив. Мызнаем, что заэто время Маркс незанимался, покрайней мере взаметной степени, ниисторией, нифилософией. Значит, «открытие» явилось некак следствие нового теоретического углубления, акак новая формула, догматически выставленная инаверу принятая, род художественной интуиции, анеплод научного исследования (как, впрочем, родятся многие изподлинно научных открытий). Элементы, изсоединения которых образовалось материалистическое понимание истории, легко различить: содной стороны, это все таже фейербаховская доктрина воинствующего атеизма, ко-торую мыуже знаем, сдругой— сильное впечатление, полученное отфактов экономической действительности как благодаря занятиям политической экономией, так итекущей политикой. Стало быть, новая доктрина невыводит запределы старого мировоззрения, хотя егои. осложняет. Вчастности, что касается религии, тоее философское трактование становится еще грубее, хотя инеизменяется посуществу. Она объявлена, вместе сдругими «формами сознания», «надстройкой» над экономическим «базисом». Впервом томе «Капитала» мывстречаем оней следующее суждение, посуществу нисколько, неуводящее нас дальше статей оГегеле идругих произведений 40-х годов: "Для общества товаропроизводителей, общественное производственное отношение которого заключается втом, что они относятся ксвоим продуктам как ктоварам, т.е. как кценностям, ивэтой вещной форме относят одну кдругой свои частные работы как одинаковый человеческий труд,— для такого об-щества христианство сего культом абстрактного чело-: века, особенно христианство вего буржуазной форме -протестантизме, деизме ит. д.,— представляет самую подходящую религию".
Это— Фейербах, переведенный только наязык политической экономиии, вчастности, экономической системы Маркса. Как отголосок Фейербаха звучит идальнейшее общее суждение орелигии: "Религиозное отражение реального мира может вообще исчезнуть лишь тогда, когда условия практической будничной жизни людей будут каждодневно представлятьим вполне ясные иразумные отношения человека кчеловеку икприроде. Общественный процесс жизни, т.е. материальный процесс производства, лишь тогда сбросит ссебя мистическое покрывало, когдаон, как продукт свободно соединившихся людей, станет подих сознательный ипланомерный контроль".
Мывидим напримере этих суждений,— аэто ивсе, что можно найти уМаркса вэтот период,— что религиозная мысль Маркса отпринятия догмата экономического материализма нисколько неусложнилась инеобогатилась, вней по-прежнему повторяются положения усвоенные отФейербаха. Этот догмат незаставляет здесь отчего-либо отказываться или заново пересматривать, аоставляет все по-прежнему, давая лишь специальную формулу, которая специальный предмет новых научных занятий— политическую экономию-делает наукой всех наук, объявляет ключом ковсяким «идеологиям», т.е. ковсей духовной жизни человечества.
Коснемся взаключение того своеобразного отпечатка, который получил уМаркса социализм. Издесь мыдолжны констатировать, что наиболее глубокое, определяющее влияние Маркса насоциалистическое движение вГермании, апозднее ивдругих странах, проявилось нестолько вего политической иэкономической программе, сколько вобщем религиозно-философском облике. Социал-демократическая партия, вообще политическая форма рабочего движения вГермании создана неМарксом, которому, собственно принадлежит неудачная попытка отклонить его наложный путь интернациональной организации (кней призывает и«Коммунистический манифест»), ноЛассалем, основавшим иокончательно поставившим нарельсы рабочую партию. Дальнейшееее развитие исудьбы определились специфическими условиями прусско-германского режима ипоследующими историческими событиями, ноотнюдь невлиянием Маркса. Правда, своими экономическими трудами Маркс определил мировоззрение социал-демократических теоретиков ичрез них— официальное credo партии. Однако это теоретическое credo отнюдь несвязано столь неразрывно сфактической программой, которой является нетеоретический марксизм, атак называемая программа минимум, более или менее общая увсех демократических партий, независимо отих отношений кМарксу. Ощути; тельное влияние марксизма сказывается здесь толькотем, что его догма вяжет еще ноги партии ваграрном вопросе, даиздесь настоятельная нужда жизни заставляет окончательно пренебречь этой догмой, как это исделали уже русские социал-демократы, делают инемецкие. Кроме того, для всякого экономиста должно быть очевидно, насколько уже отстала отразвивающейся жизни исоциальной науки ичисто экономическая доктрина Маркса уже всилу времени; обнаруживая все новые изъяны ипросто устаревая, она все вбольшей степени представляет чисто исторический интерес, отходит набожницу истории политической экономии, где имя Маркса, конечно, должно быть сопричислено ксонму почетных имен Кенэ, Смита, Рикардо, Листа, Родбертуса идругих творцов политической экономии. Итак, как нирискованно подобное утверждение икак нипротиворечит оно господствующему мнению, мывсеже считаем весьма правдоподобным, что ибез Маркса рабочее движение отлилосьбы втеперешнюю политическую форму, создаласьбы социал-демократическая рабочая партия приблизительно стакойже программой итактикой, как исуществующая. НоМаркс наложил нанее неизгладимую печать своего духа (аследовательно, итого духа, которого онсам был орудием) вотношении философски-религиозном, ачрез посредство Маркса иФейербах. Общая концепция социализма, выработанная Марксом, конечно, проникнута этим духом, отвечает потребностям воинствующего атеизма; онпридал ему тоттоп, который, попоговорке, делает музыку, превратив социализм всредство борьбы срелигией. Какбы нипредставлялись ясны общие исторические задачи социализма, ноконкретные формы социалистического движения, мызнаем, могут весьма различаться посвоему духовному содержанию иэтической ценности. Оно может быть воодушевляемо высоким, чисто религиозным энтузиазмом, поскольку социализм ищет осуществления правды, справедливости илюбви вобщественных отношениях, номожет отличаться преобладанием чувств иного, нестоль высокого порядка: классовой ненависти, эгоизма, тойже самой буржуазности— только навыворот,— одним словом, теми чувствами, которые под фирмой классовой точки зрения иклассовых интересов играют столь доминирующую роль впроповеди марксизма. Негодование против зла есть, конечно, высокое идаже святое чувство, без которого неможет обойтись живой человек иобщественный деятель, однако есть тонкая, почти неуловимая итем неменее ввысшей степени реальная грань, перейдя которую, это святое чувство превращается всовсем несвятое; мыпонимаем всю легкость, естественность, даже незаметность такого превращения, нопреобладание чувств того или иного порядка определяет духовную физиономию ичеловека, идвижения, хотя внаш практический век инепринято интересоваться внутренней стороной, если только это неимеет непосредственного практического значения.
Вся доктрина Маркса, как она вытекла изосновного его религиозного мотива— изего воинствующего атеизма: иэкономический материализм, ипроповедь классовой вражды ä outrance, иотрицание общечеловеческих ценностей иобщеобязательных норм запределами классового интереса, наконец, учение онепреходимой пропасти, разделяющей два мира— облеченный высшей миссией пролетариат и«общую реакционную массу» его угнетателей,— все эти учения могли действовать, конечно, только втом направлении, чтоб огрубить, оземлянить, придать более прозаический иэкономический характер социалистическому движению, сделать внем слышнее ноты классовой ненависти, чем ноты всечеловеческой любви. Мыотнюдь неприписываем внесение этого оттенка вдвижение влиянию одного только Маркса, напротив, это духовное искушение для социалистического движения ибез него слишком великои, конечно, нашло инаходит много путей ираньше итеперь (иунас вРоссии), ноМаркс был могущественным его орудием. Личное влияние Маркса всоциалистическом движении отразилось всего более именно усилением той антирелигизной, богоборческой стихии, которая внем бушует, как ивовсей нашей культуре, икоторая нескажет своего последнего слова, неполучив адекватного, хотя ипоследнего, своего воплощения.
Свеликой мудростью иглубоким пониманием истинного характера антирелигиозной стихии, стремящейся овладеть социалистическим движением иобольститьего, Владимир Соловьев вповести обантихристе рисуетего, между прочим, исоциальным реформатором, социалистом.
Жители Москвы и области в ближайшие дни смогут увидеть полет МКС
Международную космическую станцию (МКС) в ближайшие дни можно будет увидеть над Москвой и Подмосковьем, для этого ушедшим на изоляцию жителям даже не придется выходить на улицу - станция будет видна из окон квартир, сообщает Музей космонавтики.
Первопроходцы Марса. Пять самых знаменитых марсоходов
20 марта NASA сообщила о полной готовности марсохода Perseverance к полету. На него были установлены специальные пробоотборники для грунта. Именно в них марсоход может привезти на Землю образцы поверхности и, кто знает, возможно и жизнь.
На Марсе обнаружили странную дыру
Ученые НАСА обнаружили на снимках Марса необычную дыру. Отверстие расположено на склоне потухшего вулкана и может намекать на живые организмы, сообщается в блоге НАСА.
Планета Марс | Технический прогресс | Космодромы | высокие технологии | Современная культура | Иван Ильин | Шпенглер | Национальная идея | наукограды | городские игры
« Назад